Живопись и графика

В начале сороковых годов прошлого столетия судьба забрасывает его родителей сначала на Украину, а затем в Среднюю Азию. И виной тому была война, эвакуация, разбомблённый эшелон и горькое сиротство: детский дом, детская колония, бродяжничество с толпой беспризорников на поездах от станции к станции, из города в город. Всё это предполагало жесточайшую борьбу за выживание: тяжёлый физический труд в подростковом возрасте и большое разнообразие профессий в течение всей жизни. Так, на протяжении трёх лет, с 16 до 19, Евгений, в поисках средств существования в Средней Азии, работает по найму, ходит по домам, копает огороды, формует кирпичи, строит жилища, пасёт свиней, овец и коров, затем идёт на производство и работает грузчиком на ткацкой фабрике в Ташкенте. Призывается в армию, службу проходит в Германии механиком-водителем танка. После демобилизации, на «гражданке», работает машинистом экскаватора, а через некоторое время, по направлению рабочего коллектива, идёт в органы внутренних дел на борьбу с преступностью: курсант милицейского училища, оперуполномоченный, начальник уголовного розыска.

В поисках знаний заканчивает Академию МВД, Высшую партийную школу при ЦК КПСС, и, наконец, успешно защищает диссертацию на звание кандидата юридических наук. В течение десяти лет Е. Березиков работает руководителем города, области. Пишет стихи, повести, романы, ставит художественные и хроникальные фильмы (всего издано 34 книги, поставлено девять фильмов), становится лауреатом нескольких песенных фестивалей Советского Союза.

И в 45 лет, в дополнение ко всему, на пытливую натуру Березикова с силой мощного урагана обрушивается живопись. Она буквально поглощает всё его существо без остатка. По словам художника, с этого времени он постоянно пребывает во власти мощных, запредельных видений, необычная энергетика которых тут же ложится фантастичными образами и необычными по красоте красками на бумагу, картон и холст. Одна картина, сто картин, несколько сот и каждая необычнее предыдущей. Если сказать, что Евгений Березиков к этому виду человеческого творчества не был готов, то это будет неправдой: пятилетний мальчик на лесной тропинке заворожённо наблюдает за порхающей с листка на стебелёк «божьей коровкой», за муравьём, упорно тянущим свою ношу, токующим на полянке глухарём, за бегущим по морозному насту зайцем. Попозже, уже подростком, в песчаных барханах пустыни Кызылкум (куда его забросила к тому времени судьба) Евгений с восхищением следит за эквилибристикой прыгающего с бархана на бархан длинноногого тушканчика, и тут же, наперегонки, сам устремляется за подгоняемым степным ветром кустом «перекати поле».

Как показывает анализ творчества художника, у него в эти годы зрели не только образы будущих картин, но и набирал невиданную силу всё более крепнущий дух, без оплодотворения которым любая картина будет мертва. Евгений многие годы, предшествующие написанию символических картин, усиленно читал книги по философии, истории, астрономии, медицине, биологии, по земным, водным и огненным стихиям, по истории стран, народов и континентов. Он, за эти годы, поднял большой пласт знаний по духовной и мифологической литературе, собрал 700 альбомов репродукций всех знаменитых картинных галерей мира, а также гениальных художников всех эпох и народов.

И вот на этой основе, уже в зрелом возрасте, рождается художник, а активность его творчества совпадает с тем периодом жизни, когда он, оставив государственную службу и политику, неожиданно для всех и для себя, уходит в отшельничество и селится в горах Памира на целых три года, где живёт в одиночестве, в общении с природой, дикими зверями и духом Космоса.

Как свидетельствует сам художник, уход его в уединение свершился под покровом Господа Бога - Творца Мироздания и Человека.

После возвращения из отшельничества на Большую Землю 30 августа 1993 года Евгений последующие годы посвятил паломничеству по святым и магическим местам планеты: Тибет, Памир, Гималаи, Фавор, Синай, Гоби, остров Богов - Япония, Полярный круг, Антарктида, а также к пирамидам Египта, индуистским храмам Индии, Цейлона, ламаистским храмам Тибета и Монголии, к храмам Гроба Господня в Иерусалиме, Рождества Христова в Вифлееме, друидов в Стоунхендже в Англии, майя и ацтеков в Мексике, а ещё по Святым местам России, Украины, Белоруссии и государств Средней Азии. И везде путешествия проходили на грани выхода его высокого духа в иные мерности, что порождало символику образов и находило отражение в картинах. Можно чётко отследить написанные картины, которые отражают творение, бытие, природу, дух и человеческие состояния. Названия картин сами говорят за себя: «Космогония», «Сотворение мира», «Адам и Ева в раю», «Матерь всех миров», «Вечность», «Рождение Христа», «Стопы пророка», «Хранитель знаний», «Идущий в бесконечность», «Мальчик, играющий с волчатами», «Цветок зрелой любви», «Мутант». Большинство картин, написанных Евгением, сразу узнаваемы, потому что они несут на себе печать особой космической энергии, потому что каждый образ, родившийся из-под кисти этого художника - есть живой дух.

На первый взгляд, картины кажутся примитивными по форме (этот вид живописи в мировом искусстве относится к «примитивизму», или к «наивному искусству», что, несомненно, относится и к творчеству Е. Березикова), но по содержанию его картины - откровение Вселенского мыслителя, ибо чем-то сродни картинам Босха, Леонардо да Винчи, Рериха, Пикассо, Дали и Пиросмани. И поэтому живописные работы этого художника повсеместно вызывают повышенный интерес. За последние годы в России и по ряду стран мира с большим успехом прошли персональные выставки картин Евгения Березикова. Их посетило около ста тысяч человек. Только в Индии за три месяца живописные работы художника посмотрело несколько десятков тысяч посетителей, а президент Академии искусств Урду, доктор Гопи Чанг Наранг на приёме в Дели, по итогам выставки, вручил Евгению Березикову «Золотое ожерелье».

В настоящее время выставки картин художника Евгения Березикова успешно проходят по городам России, Украины, Белоруссии и других стран СНГ. И каждый, кто посещает эти выставки, равнодушным не остаётся, находя для себя то неповторимое, что есть в произведениях, представленных зрителю. Отдельных увлекут образы, других яркие краски, а третьих непосредственность и почти детский взгляд на окружающий мир и Природу россиянина Евгения Березикова. Желаю посетителям успеха!

Ольга Свиблова. Искусствовед.

Дел, как всегда, у нашего брага, невпроворот, поэтому слайды берёшь скорее из вежливости, чем из любопытства. И — сразу же, без подготовки, без обязательных ритуальных «взаимоопознавательных» разговоров об искусстве — ощущаешь себя причастным к своеобразному художественному миру. Впоследствии настал черёд попытке осмыслить выразительные средства, которые — осознанно или интуитивно — применяет художник. Но первое ощущение осталось, оно стало постоянным слагаемым моего отношения к искусству Евгения Ефимовича Березикова — пора наконец назвать героя этих заметок.

Надо сказать, оно, это ощущение, складывается не без влияния некоторых черт облика и судьбы Березикова. Прежде всего неожидан контраст его облика — человека высокоорганизованного, делового, напористого, и его искусства — чрезвычайно хрупкого, незащищённого, открыто эмоционального. Не менее неожиданны и некоторые повороты его биографии.

Военное лихолетье забросило шестилетнего мальчика-сибиряка, уроженца Томской области, в Среднюю Азию. Обосновавшись в конце концов в Ташкенте, Березиков, уже подросток, начинает работать — токарь МТС, колхозник, рабочий прядильной фабрики. Затем, после службы в рядах Советской Армии, работает машинистом экскаватора. Идёт в органы уголовного розыска в Ташкенте. Высшая школа МВД СССР. Комсомольская, партийная работа. Должности в партийных комитетах Узбекистана. И параллельно — увлечение литературным творчеством, первые публикации, выход в 1982 году первой книги романа «Красная Бухара», полностью опубликованного в нынешнем году.

Литературные интересы возобладали — с 1985 года Березиков становится профессиональным литератором. Такая вот судьба... Но и этого оказалось мало — в 1981-м, сорока пяти лет, Березиков обращается к изобразительному искусству. Видимо, неодолимой оказалась потребность выразить те потенции духовной жизни, которые не поддавались реализации в литературной работе.

Обычно художников, не прошедших профессиональной школы, однако в силу определённого масштаба дарования преодолевших рамки любительства, причисляют к художественному примитиву. Термин звучит, наверное, не очень удачно — слишком близко лежит слово

«примитивность», имеющее совсем другое смысловое наполнение. Тем не менее термин этот широко распространён, и это отражает реальность культурной жизни нашего столетия, в которой линия художественного примитива, несмотря на обилие сложнейших течений и направлений, прочерчивается отчётливо и всё более, пожалуй, приметно. Её ориентиры — творчество таких замечательных мастеров, как А. Руссо во Франции, наш Н. Пиросмани, матушка Мозес в США, да мало ли ещё имён... Это художники абсолютно различные по своей индивидуальности, но есть между ними и общее: непредвзятость, а часто и безразличие к художественным системам и направлениям, органичная естественность и искренность самовыражения. И, разумеется, талант, позволяющий вне профессиональной школы добиться высочайшей художественности. В чём особая привлекательность примитива? Конечно, в искренности, конечно, в природном даре. Но и в другом тоже. Способных любителей, на досуге берущихся за кисть, множество, но немногие добиваются устойчивого, удивительного успеха. Мало, видно, непосредственности, непредвзятости в самовыражении, в реализации своего мира. Нужна ещё особая содержательность этого мира. Нужна ошарашивающая самостоятельность взгляда на мир, так свойственная деревенским философам. Совокупность этих качеств определяет и цельность, и масштабность, и индивидуальность мира подлинного художника-примитивиста.

Всё вышесказанное было необходимо только для того, чтобы приблизиться к описанию того типа художественного сознания, который представляет герой этих заметок (разумеется, не он один). Приблизиться — ибо его работы, обладая несомненными признаками художественного примитива, всё же не принадлежат ему в полной мере. Художники этого типа (он не обрёл ещё искусствоведческого терминологического «закрепления», но это не так уж важно), сохраняя какие-то внутренние связи с фольклорным народным сознанием, многие типологические признаки наивного искусства, всё же резко отличаются от прежних народных мастеров принципиально иным характером мироощущения. Они отнюдь не деревенские философы по культуре, не наивные мечтатели и созерцатели по жизненной позиции; плоть от плоти современной жизни со всеми её проблемами и стрессами, они выражают, как бы ни декларировали некоторые из них стремление к истокам, к незамутнённости и первичной цельности миросозерцания, мозаичное, противоречивое, мятущееся и взыскующее сознание современного городского человека.

Понятие «цельность», которое, как лакмусовая бумажка, определяет принадлежность к подлинному примитиву, здесь не срабатывает. Да и тип взаимоотношений со зрителем здесь иной: художественный примитив, возвращающий нас к сказке, естественности народной мудрости, обладает удивительными качествами рекреационности — восстановления жизненных и духовных сил зрителя. Здесь же от болевых, острых проблем нет спасения, зрителю передаётся накал, смятение чувств художника. Соответственно наряду с традиционными устремлениями примитива содержанием творчества художников этого типа становятся какие-то очень существенные, «недовостребованные» ни профессиональным, ни наивным искусством грани современного человеческого опыта.

Думается, Березиков именно к этому типу художников принадлежит, более того, его работы формируют представления об этом типе. Он не получил, как уже говорилось, специального художественного образования. Однако искусством интересовался давно, определил круг своих привязанностей, достаточно своеобразных и не вполне логичных с точки зрения традиционного «джентльменского набора» современного эстета. Зато это его личные привязанности — Дюрер, Врубель, Рерих. Второй пласт художественных ориентиров, так или иначе повлиявших на язык художника, — искусство Средней Азии, которое он знает не понаслышке, изучил серьёзно.

Однако багаж художника — не только и не столько художественные ориентиры, сколько опыт жизненный, мироощущенческий, духовный. Здесь, наверное, и коренятся отличия произведений Березикова от чистого примитива: тяга к непосредственности и ясности сочетается с обусловленными этим личным опытом человека своего времени совсем не идиллическими настроениями тревоги, диссонансами, коллизиями. Одна из первых работ Березикова, «Наблюдающая», становится символом таких тревожных настроений: на красном ковровом фоне распласталось невиданное существо — ящерка-саламандра? Какой-то фантастический пришелец? Слившись с окружающей средой, обладая даром мимикрии (окраска существа имитирует цвет и фактуру водяного покрова, силуэт прихотлив и свободен, как рисунок речного русла), существо не дремлет, наблюдая человеческую жизнь. Доброжелательно? Испытующе? Зло? Картина не навязывает решение, ответ, скорее, с почти физической ощутимостью она навязывает размышление...

Если чистый примитивист чаще всего творит сказку, легенду, то Березиков — горькую притчу, в основе которой читаются коллизии сегодняшнего дня. Вот, например, работа «Чужие плоды»: земная поверхность уподоблена яблоку, щедро плодоносит древо, но «чёрный человек» безжалостно ломает его, срывая чужие, не им выращенные плоды. И красные плоды, а его руках становятся чёрными... Образный ход предельно условен, да и сюжет стар как мир, тем не менее художнику удаётся передать заряд горечи, гнева, реальных, в жизни наблюдённых противоречий. Об этой реальной, жизненной обусловленности образов Березикова хочется сказать подробнее. В работе «Хлопок» цветок хлопка предстаёт не только как совершенное творение природы и человека, но и как существо одушевлённое, способное не только кормить, но и губить, корни уподоблены щупальцам, в одном из которых — топор. «Декодировать» образ нетрудно, памятуя о недавних событиях в хлопковом регионе. Думается, реалии судьбы художника, да и не только его судьбы, достаточно явственны в самых, казалось бы, отвлечённых притчах. Особенно в цикле работ, посвящённых, как это ни странно, вечным, казалось бы, мотивам. Это мотив выбора пути, что ни говори, от повторений не теряющий актуальности.

Некоторые работы трактуют сам процесс выбора решений, значимость, торжественность этого момента для человеческой жизни. «В целом мире один», «Стоящие между колонн» — думается, эти работы как раз посвящены мучительному поиску единственно верного, по совести, выбранного решения.

Любопытно, какие находит Березиков средства, чтобы показать длительность, протяжённость во времени этого процесса, — задача, достаточно трудная для любого, не только не прошедшего профессиональную выучку художника. В первом произведении этот эффект достигается за счёт разработки пространственных планов, задерживающих движение глаза, во втором — ритмическими повторами, оптическим «пересчётом» колонн, создающими впечатление ритмического течения времени. Выбор может быть честным, праведным, и тогда след человека, как в работе «След праведника», навечно впечатывается в земную породу, в человеческую память. Может быть он и иным, и тогда возникает тема жестокости, измены человеческим и природным законам. «Готовый на всё» — результат именно такого выбора: почти геральдическая в своей симметричности, как на старинной миниатюре или на игральной карте, композиция, зловещие атрибуты убийства, то ли средневековое, то ли шутовское одеяние палача. Не знаю, задумывался ли над этим автор, но у меня этот образ вызывает ассоциации с персонажем «Покаяния» Т. Абуладзе Варламом: там злодейство также рядится в театрализованные одежды, использует средневековый реквизит. Или вот «Оглянись»: призыв одуматься, отказаться от неправедного выбора, окинуть взглядом пройдённый по земле путь. Мотив выбора трактуется художником многопланово — тут и выбор житейский, и выбор глобальный, оперирующий такими понятиями, как человечество, история, планета.

Надо сказать, планетарное мышление в каких-то, пусть начальных своих проявлениях становится реалией мышления современного человека. Здесь —на уровне обыденного сознания — есть и начатки научного миропонимания, и традиционные — не от фантастики ли научной идущие? — архетипы. И Березиков ощущает планетарность именно так — в достаточно противоречивых связях глобального (недаром он так любит оставить своих героев один на один с космосом, главными земными стихиями) и обыденного, философского и житейского, мифологичного и пугающе реального. И, разумеется, не в символах как таковых убедительность космической темы художника — как правило, они как раз типологичны, а в их живописно-пластической реализации.

Используя локальные тона, Березиков достигает высокой эмоциональной насыщенности. Например, в работе «Постъядерная зима», где искусственность, неестественность, мертвенность гаммы приобретает пронзительно-тревожащее звучание.

Наверное, своеобразие метода Березикова в том и состоит, что лежащую на поверхности, «лобовую» метафору, стёртый от постоянного употребления символ, ходячую истину, архетип массового сознания художник способен перевоплотить заново, остранить своей фантазией, взорвать изнутри неожиданностью и пугающей профессионала простотой пластического решения. Иногда «фокус не удаётся», вернее, не удаётся преодолеть рамки обыденного сознания... Но чаще... Чаще парадоксальность решения ломает стереотипы, и привычнейшее словосочетание, скажем, «плод познания» обретает неожиданно точное визуальное выражение.

Березиков работает как живописец вот уже семь лет. Ему удалось сохранить непосредственность разрешения тематических задач, которые, естественно, усложняются с годами. Эволюционируют и его выразительные средства: гамма, вибрирующая в характерных тональностях, становится сложнее, изысканнее, продуманней — ритмическая структура, уверенней излюбленное художником средство характеристики формы — арабеск. Этот всё более изысканный, словно бы вырезанный в массиве цвета арабеск — в нём, несомненно, оживают воспоминания о среднеазиатской миниатюре — сочетается с, может быть, неуверенно и неказисто формованными, но очень живыми, естественными, как будто из некой одушевлённой биоматерии лепленными объёмами.

Работы Е. Березикова экспонировались уже на нескольких персональных выставках — в Ташкенте, Москве, Индии. Мир Евгения Березикова в своём противоречивом, конфликтном сочетании исконно присущей примитиву наивности и одновременно тревожащего драматизма современного ищущего сознания не может не встретить понимания зрителей.

Александр Боровский, кандидат искусствоведения, заведующий отделом критики Русского музея, г. Санкт-Петербург.

Статья опубликована в журнале «Дружба Народов», № 12, 1988 г. (тираж журнала 790 000 экземпляров).